Этот текст Саша Скочиленко написала находясь в заключении, в петербургском СИЗО-5. В нем она подробно рассказала о том, как и почему в женских изоляторах сидят и мужчины — и как это сказывается на заключенных женщинах. Затем Саша оказалась на свободе в результате обмена с западными странами и финально отредактировала текст. «Бумага» публикует его 8 марта — в день, когда российские независимые медиа традиционно рассказывают о неравенстве и пострадавших от него.
Саша Скочиленко
— Я написала этот текст еще когда сидела в тюрьме — летом 2024 года. Тогда же нарисовала иллюстрации к нему. Сегодня они публикуются впервые.
Несколько раз я редактировала его (естественно, от руки) — и это было чистой воды самоцензурой. В основном, правки касались неприятных нарушений со стороны СИЗО-5. Всякий раз, когда мы выносили что-то на публику, администрация то препятствовала моей психотерапии, то начинала согласовывать медицинские процедуры и обследования в темпе итальянской забастовки, то отнимала у меня дополнительное время телефонных разговоров (не положенное по ПВР [правилам внутреннего распорядка], но выдаваемое практически каждой камере «с барского плеча»)… Подчас просто говорили прямо: «УДОЛИ пост, иначе будешь жить по режиму» (это означает, что тебя будут штрафовать за каждое незначительное нарушение ПВР).
Текст мы тогда не опубликовали, потому что случился обмен. С тех пор я поправила его еще раз, вернув обратно все, что вырезала, когда сидела в тюрьме. В остальном же он остался в первозданном виде и актуален только для того времени, которое я провела в СИЗО. Наслаждайтесь!
* * *
Никогда бы не подумала, что столкнусь с дискриминацией по половому признаку в женском СИЗО — но случается и такое. На медчасти, где я живу, девять камер — и три из них занимают мужчины. По словам заключенных, которых я встречаю, когда езжу в суд, многим женщинам, которые проживают на обычном корпусе, требуется уход и медицинская помощь, но их не переводят на медчасть — потому что мест там нет.
К слову, мест нет во всем СИЗО-5 — единственном женском СИЗО на город и область. Женщин, если они прописаны в области, увозят дожидаться вступления приговора в законную силу — а иногда и самой апелляции — в выборгское СИЗО-3. По словам Даши Козыревой, она целую неделю провела на одиночном содержании в помещении карцера — слава богу, без карцерных правил. Нет, она не была наказана, просто в СИЗО не было места — ее место заняли мужчины.
* * *
Так как же живут мужчины в женском СИЗО? Наблюдаю за ними два года и не устаю удивляться. Очень хорошо живут — лучше, чем женщины. Обычные правила СИЗО на них не всегда распространяются. Женщине всегда сделают замечание, если она не держит руки за спиной. Видела случаи, когда арестантку за это заставляли писать объяснительную. Правила простые: три объяснительные превращаются в рапорт. А вот рапорты, в зависимости от тяжести нарушений и количества, могут повлечь за собой карцер и дисциплинарное взыскание. В колонии наличие рапорта перекрывает возможность УДО. Для того чтобы «обнулить» рапорт, нужно получить три поощрения, и их не выдают в один день. Вот так реальный срок, который женщина проведет за решеткой, буквально находится в «ее руках».
Некоторые мужчины руки за спиной вообще не держат — ходят, размахивая руками. А ведь это правило придумано для безопасности сотрудников. Получается, женщины опасней, чем мужчины?
Мы регулярно встречаем этих мужчин в коридорах и в общем-то можем оказаться жертвами их агрессии. Например, однажды один такой гражданин стал угрожать мне, что как-нибудь прокатит меня в багажнике. (Публично об истории мы говорить не стали — в тот момент на кону стояли мои обследования в СИЗО. Инцидент замяли, но разъяснительную беседу с джентльменом все же провели. — примечание Саши от 2025 года). Мужчины здесь вообще время от времени ходят по коридорам как дома. И да, замечаний им никто не делает.
Как мужчины ходят к врачам — отдельная песня. На нашей медчасти камеры расположены на втором и третьем этаже — а кабинеты врачей на первом. Однажды меня и мужчин поднимал с прогулки дежурный, и на первом этаже мужчина прямо зарулил к медкабинетам со словами: «Я к терапевту пошел». Чтобы попасть к терапевту по заявлению, приходится ожидать неделями: не хватает сотрудников, чтобы нас туда водить. Потом нужно отсидеть длинную очередь женщин в клетке—«стакане». Мужчин же выводят к терапевту своевременно, в «стаканах» они не сидят, а сотрудник смиренно ожидает их у кабинета. Однажды я была свидетельницей того, как мужчин запустили к врачу в обход очереди из женщин.
Где еще не сидят мужчины, так это в сборном отделении — туда собирают заключенных после судов, чтобы досмотреть и поднять в камеры. В сборном можно прождать от часа до шести. Была свидетельницей того, как мужчин поднимают молниеносно. Однажды я приехала из суда в одном автозаке с мужчиной с нашей медчасти по имени Рома. Сотрудница сборного открыла бокс и попросила его посидеть там и подождать дежурного. «Я туда не пойду, — тут же предъявил ей Рома. — Я сразу говорю: я туда не пойду. У меня голова болит. Сейчас за мной придёт Колянчик и меня уведет». Конечно, любую женщину за подобное заставили бы писать объяснительную, накричали, а потом, может, еще и к оперативникам сводили — но Рома мужчина, так что сотрудница просто покачала головой… (На мужчин здесь, кажется, вообще никогда не повышают голос. Я такого не слышала, по крайней мере. На женщин кричат регулярно.)
Действительно, спустя минут пять пришел тот сотрудник, которого Рома ласково назвал Колянчиком, пожал Роме руку — такой чести здесь не удостаивается ни одна женщина, — и они отправились на досмотр.
* * *
Рома вообще отдельный персонаж. Сказать, что он много говорит — ничего не сказать: это, скорее, недержание речи. Рома не замолкает приблизительно никогда. Он похож на человека, у которого два года не проходит маниакальная фаза или который постоянно упорот стимуляторами. При этом говорит он, а иногда даже орет, так громко, что его слышно в моей камере.
За два года я узнала столько подробностей его жизни, которых не хотела знать, что голова у меня просто вспухла. Когда он только заехал на медчасть летом 2022 года, то каждый день сообщал, что у него рожает жена. В один день говорил, что у него семь адвокатов, в другой — что двенадцать, в третий — что пять (однажды сказал, что у него отменилось заседание, потому что адвокаты не пришли — наверное, все двенадцать). Рассказывал, как жил в Америке, как сидел где-то в России, как был блогером-миллионником…
Однажды он затирал сотруднику отдела режима, что он, Рома, самый лучший человек на свете — ведь об этом говорит его мама. О боги, он стал на полном серьезе зачитывать этому грозному мужчине письмо матери, где она пишет о том, какой он хороший сын.
Роме на вид около сорока с хвостиком: такой коренастый мужчина, среднего телосложения, с залысиной, но нарциссизма и эгоизма в нем на восьмилетнего ребенка. Он вообще не думает ни о ком, кроме себя. Круглый год Рома обливается водой в прогулочном дворе, что само по себе довольно похвально и совсем никому не мешает — ровно до того момента, пока не наступает поздняя осень и лужа не превращается в каток. По двору размером три на пять метров становится невозможно ходить, а бегать уж тем более. Я постоянно говорила об этом дежурным, и сначала они просто смеялись, но потом у нас на медчасти нашлась очень хорошая дежурная, которая смогла повлиять на Рому так, что он начал обливаться не во дворе, а в его предбаннике. Рома в принципе оказался обучаем — и это обучение у нас заняло примерно месяц, но все равно время от времени случались промахи, как у кота, которого приучают к лотку.
К слову, после водных процедур Рома ходит по лестнице и коридору санчасти в мокрых трусах — спасибо, хоть не в чем мать родила. При этом однажды я слышала, как отчитывали женщину, которая — о ужас! —вышла из душа в полностью скрывавшем ее фигуру полотенце.
* * *
С Ромой мы на ножах ровно с того момента, как я дала понять, что не хочу с ним общаться и мне это неинтересно. Это общее у всех мужчин здесь: они считают, что женщина должна развлекать их беседой, а потом писать им письма на зону, выйти за них замуж и дождаться их освобождения. Мне и в первый этап лезть не хочется — но даже это оказывается чудовищно энергозатратно.
Вот я вышла погулять во двор. В соседнем дворе гуляет мужчина — и он сразу начинает орать: «Девочка, а девочка!» Если ты скажешь, что не хочешь общаться, дальше пойдут настырные вопросы: «А что? А почему?» Волшебные слова «иди нахуй» помогают, но не во всех случаях. А полный игнор иногда только сильнее распаляет человека за стеной, и на тебя оттуда несется скабрезный поток сознания. Отсутствие интереса к беседе здешние мужчины воспринимают как личное оскорбление. Действенней всего оказалось чередовать игнор с «иди нахуй».
Раньше была вообще жесть: между дворами была щель, и жарким летом мужчины подглядывали за тем, как я бегаю в спортивном топе. Низкий поклон руководству СИЗО за то, что эту щель заделали.
* * *
Особенными расстройствами поведения здесь, конечно, отличаются несовершеннолетние заключенные. «Арсеналка» — это не только единственное женское СИЗО на Питер и область, но и единственное детское. Чтобы взять несовершеннолетнего под стражу, нужны «веские основания». Это бедолага Егор Балазейкин (возможно, самый молодой политзаключенный) и «детки», сидящие по обвинениям в сбыте наркотиков в особо крупных размерах, убийствах, изнасилованиях, в том числе малолетних, нанесении тяжких телесных — и в преступлениях, от которых просто волосы шевелятся на голове (от подробностей я вас избавлю). Девочек здесь всего несколько. Средний возраст несовершеннолетних — шестнадцать-семнадцать лет.
При прошлом начальстве летом для подростков во дворе ставили бассейн, в котором почему-то купались только мальчики. Лично видела это в окно. Одна девочка, с которой я встретилась в Василеостровском суде, говорила, что им просто не разрешают там купаться. Все лучшее — для мужчин! А может, это потому, что сотрудники боятся, что у мальцов, не отлипающих от окон, «заиграет гормон». А гормон играет будь здоров. Недавно одна заключенная пятидесяти лет рассказала мне забавную историю. Она приехала в СИЗО с конвоем под вечер, и один из несовершеннолетних заорал ей в окно: «Эй, проститутка, соси мой грязный член». Было ясно, что детине не хватает то ли банных дней, то ли материнской любви — ну и, кроме прочего, воспитания.
Подростки живут здесь в отдельном корпусе «Б». Впрочем, там размещают и женщин — им часто не хватает мест на основном. Раньше сюда также привозили мужчин, которые едут через Санкт-Петербург транзитом. Куда без них. Почему их привозили именно в переполненное женское СИЗО, а не в «Кресты» или Горелово? Не знаю. Видимо, потому что мы ближе к вокзалу. Спасибо хоть теперь их к нам не везут.
На корпусе несовершеннолетних творится лютый трэш: днем у «деток» тихий час, а в ночи начинается «слово пацана». Они стучат, кричат, дерутся, пытаются разнести камеры. Один дежурный рассказал, что однажды они вырвали кран. Одна заключенная, когда-то по молодости сидевшая на «Арсеналке», рассказала, как они там катались в киселе! Выливали на пол кисель и катались по нему в тазах…
Самых опасных смутьянов с корпуса «Б» ссылают на нашу медчасть, и мучаемся с ними уже мы. Еще неделю назад на втором этаже жило у нас такое дитятко (теперь живет другой — похожего плана). Прошлый орал во дворах так громко, что я теперь знаю все подробности и его жизни тоже. Он одержим боксом («жизнь — борьба MMA») и на корпусе «Б» избил своих сокамерников — хотя, может, и приврал про это, чтобы впечатлить женщину, с которой перекрикивался. Так или иначе, то ли из страха, то ли из материнских или отеческих чувств дежурные стараются быть с ним максимально вежливыми и ласковыми.
* * *
Впрочем, такое ощущение, что это общее здесь по отношению ко всем мужчинам от мала до велика. Насколько здесь теплы, предупредительны и дружелюбны по отношению к мужчинам, настолько же холодны, безразличны и порой даже жестоки к женщинам. Женщинам предлагают просто потерпеть — а вот потребности мужчин стараются удовлетворить как можно скорее.
Мужчины тут намного более капризны. Женщина с корпуса «Б» как-то рассказывала, что один «транзитный мужик» ночью сначала стучал целый час, чтобы ему открыли окно — а потом еще час, чтобы закрыли, а потом опять, чтобы открыли, и так далее. (Форточки на корпусе «Б» расположены высоко, и заключенным выдают специальную палку, чтобы открывать их и закрывать, так что без участия дежурных ничего с форточками сделать нельзя.) И так всю ночь. Женщине бы просто сказали: «Иди и по голове себе постучи», да и объяснительную могли бы заставить писать. Мужчины, конечно, другое дело.
* * *
Когда я задаю сотрудникам вопросы про неравенство в тюрьме, кто-то честно говорит, что не грубит мужчинам и не призывает их к порядку, потому что они могут не послушаться или вообще оскорбить в ответ, тем самым уронив статус тюремщиков перед другими заключенными. Конечно, гораздо приятней давить на тех, кто уязвимей и слабее, чем ты, поэтому на женщин тут давят за каждый пустяк — возможно, просто для того, чтобы безболезненно поднимать свой авторитет среди заключенных. Кто-то просто отрицает проблему неравенства — но, на мой взгляд, неравенство есть, и огромное количество женщин здесь этим возмущены.
За примерами далеко ходить не надо. Однажды сотрудница наорала на одну из моих бывших соседок за то, что продукты на полках шкафа лежали в беспорядке, а полотенце с ее кровати висело в неположенном месте. Я еще тогда подумала: какой же маниакальный порядок должен царить у мужчин, раз я никогда не слышала, чтобы на них кричали по этому поводу? Но как-то раз я проходила мимо камеры Ромы, а дверь в нее была открыта. Из камеры доносился смрад грязных носков. На столе громоздилась пирамида из вещей, продуктов и объедков. На грязном полу и на кроватях валялась одежда, макулатура и предметы быта. Так может выглядеть камера после обыска — но обыска в тот день точно не было. А по утрам дежурные заходят к Роме в камеру и выходят как ни в чем не бывало. Говорят, что убираться у мужчин «не по понятиям».
* * *
Как-то раз сотрудница подошла к женской камере и попросила женщину одеться, чтобы выйти куда-то через улицу. Женщина не расслышала в общем гуле голосов. Сотрудница вернулась через пять минут, арестантка была не готова. Поднялся такой крик, что аж уши заложило. А теперь я расскажу, как собираются наши мужчины.
Однажды меня забирали в суд в тот же день, что и Рому. Я была готова к приезду машины, и когда за мной пришли, мне оставалось надеть ботинки и выйти в коридор. Мы подошли к камере Ромы, дежурная заглянула в глазок и сообщила, что Рома еще в трусах. Мы подождали минут двадцать, после чего начальник смены открыл дверь, ласково улыбнулся и сказал: «Собирайся, Рома!» Мы подождали еще немного, и Рома наконец вышел, выливая на нас свой поток слов. Я поинтересовалась, почему он так долго прихорашивался. Он ответил, что просто, в отличие от меня, никуда не торопится: он невиновен и, в отличие от меня, на зону не спешит. (Ну и кто теперь из нас на зону там не торопится? — примечание Саши от 2025 года.) И вообще, он не такой, как я, и не вскакивает в шесть утра…
Как-то раз я писала объяснительную за то, что спала в шесть утра на застеленной кровати, потому что в маске для сна не заметила, как включили свет. Ну и, конечно, дежурная ужасно на меня накричала. Таких объяснительных Рома и его сосед, видимо, не получают. Когда я задавала дежурным вопрос: «А почему так?», они с пеной у рта начинали уверять, что мужчины получают объяснительные пачками. Но арифметика не сходится. Говорят, за три объяснительные здесь дают рапорт. Несколько рапортов превращаются в карцер. Тем не менее Рома на моей памяти сидел в карцере один раз — по слухам, за пронесенный телефон, — и был освобожден досрочно.
Впрочем, я отвлеклась от темы сборов мужчин в суд. Мне довелось созерцать их и во второй раз. Ситуация с Ромой повторилась до мелочей. Мы спустились на второй этаж и стали дожидаться, пока соберется семнадцатилетний парень, сосланный к нам за прегрешения на «малолетке». Дежурные открыли дверь в его камеру и попытались ласково ускорить процесс. Тут не выдержал уже нарциссичный Рома, который не привык дожидаться кого-то, кроме себя, и крикнул: «Выходи уже! Чем ты там занимаешься?!» Тут не выдержала уже я: «Рома, да тем же самым, что и ты». «Когда люди разговаривают, лошади молчат», — философски заметил Рома.
В этот момент нас очень кстати прервало появление малого, одетого в ту же рубашку, сланцы и шорты, в которых он раньше вываливался из камеры, чтобы попросить у дежурных время на сборы. Парнишка пожал руку Роме и объяснил, что курил перед поездкой и без этого он никак ехать не может. В подтверждение он даже потряс пачкой. Несовершеннолетним, как и беременным, курить здесь запрещено, им не положено покупать табачные изделия в магазине или получать их в передачках.
* * *
Рома — не единственный легендарный мужской персонаж, обитающий на медчасти. Несколько месяцев назад к нам подселили деда — притчу во языцех во всей системе ФСИН. Сидел он раньше в СИЗО ФСБ [СИЗО №3], и мы даже пару раз пересекались в маршрутном автозаке, следующим из Василеостровского суда. Всю дорогу он говорил с конвоем, убеждая сотрудников в том, что он пророк и сверхчеловек. Он предсказал нам конец света и сообщил о том, что Путина выбрали потому, что он делал на него ритуал. Говорят, он сидит за убийство, но достоверной информации у меня нет.
Одно совершенно точно: после заселения эзотерического деда на «Арсеналку» во дворике для прогулок стали появляться руны и пентаграммы. В первый раз ощущение было, что я зашла в фильм «Вий» или «Сонная лощина». Кто-то отколупал гипсовую штукатурку со стен и нарисовал сложнейшую геометрическую композицию во весь бетонный пол. В ней был «энергетический центр» и сектора, в каждом из которых ближе к краю круга красовались небольшие пентаграммки. В углах дворика были надписи: «Руна Хазард» и «Бог Поседон» (сохранена орфография автора), а также многочисленные руны и трезубцы. Во всю скамейку, на которой вообще-то сидят, было начертано: «Я буду молить за вас шестьдесят шесть богов, ритуал на успех и богатство, оставляйте свои личные данные под скамейкой».
Поначалу было смешно, но потом стало не очень: появилась ежедневная необходимость протирать от пыли ботинки, штаны и старый пуховик бывшей соседки, на котором я загораю, а также дышать меловой пылью, которая поднимается, когда я бегаю.
Короче, у нас начался меловой период, и мне по-настоящему это надоело. Мы жаловались дежурным (другим женщинам это тоже было не по нраву), стирали рисунки (говорят, что в такие моменты дед насылал на нас порчу и проклятия), но пентаграммы и надписи появлялись вновь. Так что я решила взять ситуацию в свои руки и устроить битву экстрасенсов. Я затерла звезды в маленьких пентаграммах и нарисовала внутри каждого круга по символу плодородия, внутри «энергетического центра» начертала «Ну ты и лох!» а под словами «Бог Поседон» приписала «у тебя в штанах». Мне стоило сделать это всего два раза, и пентаграмма магическим образом исчезла и больше не появлялась. Я почувствовала себя просто Владом Череватым, который утер нос Александру Шепсу. А еще я, видимо, призвала бога плодородия, и он помог мне родить замечательные идеи, как противостоять мужскому напору и агрессии.
* * *
В одну из последних поездок в суд меня везли назад с пересадкой на Почтамтской, в Октябрьском суде. Меня завели в автозак, переполненный мужиками. Они сидели за решетками в двух длинных отсеках, таращили на меня свои сальные глаза и разве что слюной не истекали. На память сразу пришел фильм «Хрусталев, машину!»
Пока я дошла до отдельной кабинки (которой служил биотуалет), где мне предстояло ехать, услышала с десяток скабрезных комментариев, предложений сесть на чьи-то «коленочки», кто-то просился ко мне в кабинку, кто-то просто улюлюкал. В общем, было максимально некомфортно и стремно. Я применила стратегию «будь умнее, молчи и игнорируй», но по мере приближения к моей станции переосмыслила происходящее. Последней каплей стало то, что один из зэков всю дорогу подкатывал к бедной сотруднице конвоя: она просто вжалась в стену и глядела в экран смартфона, всеми силами показывая, что ее это не задевает. Зэк предлагал ее украсть и увезти к себе на родину — ну или просто жениться. Напарник-конвоир никак за нее не заступился. Женщинам часто говорят, что игнор помогает, но это не так, потому что игнор ничему не учит того, кого приходится игнорировать, и его приходится игнорировать снова, снова и снова.
Так что, выходя из автозака под мерзкое сладострастное улюлюканье, я посмотрела на них с материнской нежностью и максимально мелодичным и женственным голосом — но громко — произнесла: «До свидания, петушочки!» Сладострастие в ту же секунду сменилось массовой истерикой. Послышались отчаянные крики, наспех слепленные сумбурные оскорбления, задрожали решетки аки патриархальные устои. Кто-то даже плюнул, но не попал. Смеялись конвоиры, громко смеялась я, так что из общего гула голосов за спиной расслышала только: «Я петушочек? Мама твой петушочек!». В общем, я поняла, что заклинание «Петушочек!» работает покруче, чем «Авада Кедавра».
На следующей день я решила испробовать его еще раз. За стеной моей камеры находится душ. Не мой, конечно, а общий. Если вам когда-нибудь скажут, что женщины много разговаривают и сплетничают, не верьте. Мое лонгитюдное исследование длиной в два года показало, что столько, сколько разговаривают мужчины, не разговаривает никто.
Может, дело просто в Роме — но часы, которые он с сокамерником проводит в душе в среду и субботу, — самые трудные моменты на неделе. Они разговаривают так громко, как будто не могут докричаться друг до друга на рок-концерте. Иногда просто нечленораздельно орут, как будто изображают бабуинов. Иногда горланят песни, иногда перекрикиваются через окно с гуляющими во дворах или с соседним корпусом, иногда даже томно вздыхают. Нет, отношений у них точно нет. Надеюсь, они просто так радуются воде.
Второй «душный» горлопан — это несовершеннолетний со второго этажа. Его разлучили с каким-то братаном по имени Тимур. Он заходит в душ и начинает орать: «Тиму—у—ур! Тиму—у—ур!». Потом начинается светская беседа длиною в час, и ощущение при этом такое, как будто он орет мне в ухо (причем больное). Сколько я говорила об этом дежурным, столько они отвечали, что просто не могут ничего решить. Воспитательных бесед на повышенных тонах, которые часто бывают с женщинами, с «малолеткой» не проводилось (может, потому что это опасно для самих сотрудников). Недавно мальца запускали в душ после меня, и я сказала дежурному, чтобы он попросил того не орать. Детина отодвинул дежурного и повел со мной разговор: «Я нормально разговариваю. Ты чего лезешь? Тебе какое дело?!» — предъявил он мне. «Самое прямое, я устала от твоих криков». — «А ты ушки закрой!». Дежурный закрыл его в душе, вздохнул и жестом руки предложил мне смириться.
Я вошла в камеру очень злая и поняла, что, кроме меня, с этой ситуацией никто не справится. Малолетка стал протяжно кричать: «Тиму—у—ур! Тиму—у—ур!». Тимур ответил, и я тут же вклинилась: «Что, опять воркуете, голубки?!». Ну и понеслось. У Тимура началась истерика, посыпались трехэтажные маты и угрозы в мой адрес. Он угрожал вот прямо сейчас прийти на мой корпус, чтобы меня «отпиздить». Я продолжала: «Тимур, твой возлюбленный так рвался в душ, чтобы только с тобой поговорить! Да вы как Ромео и Джульетта — так велика сила вашей любви!» Во дворе ухохатывался конвой. Когда аргументы закончились, Тимур пригрозил, что пожалуется оперативнице (интересно, на что? на то, что мешаю межкамерному общению, которое запрещено правилами СИЗО?).
Парень из душа заприметил во дворе дежурного и жалобно запросился в камеру. Странно… Раньше он готов был «мыться» намного дольше. В следующий раз в душе он вел себя тихо как мышонок. Да и соседи Тимура с корпуса «Б» стали меньше кричать по ночам. Правда это длилось всего несколько ночей, а потом началось снова. Но! Благодаря моему перформансу сотрудники наконец обратили внимание на мою проблему и стали выводить меня на прогулку, пока «мальчики разговаривают».
Недавно горлопану исполнилось восемнадцать. Мальчик стал мужчиной, и его увезли во взрослое СИЗО, причем очень оперативно. Думаю, сами сотрудники от него устали. Этот день был для меня праздником, но, к сожалению, через пару дней в ту же камеру сослали другого такого же.
Вообще, ночные крики с корпуса «Б» — это лютый трэш. «Малолетки» реально нарушают наше право на восьмичасовой сон, а их разговоры в духе «Я тебе в рот срал!» — «Нет, я тебе в рот срал!» за два года просто задолбали.
* * *
Если с подростком мне кое-как удалось справиться, то с Ромой успехов пока мало. Я уже год говорю дежурным и отделу режима, что мне тяжко слышать Ромины крики в душе. Иногда сотрудники отвечали: «Мы вас услышали». Иногда вздыхали, иногда говорили, что никак не могут на это повлиять, а однажды и вовсе сказали: «Здесь вам не санаторий». Для меня здесь не санаторий — но вот для Ромы он самый. Недавно я заметила, что Рома зачастил в душ. По «правилам внутреннего распорядка» мужчинам положено мыться один раз в неделю, женщинам и малолетним — два, а Роме — каждый день (не по ПВР, конечно).
Один из старших по смене, назовем его Д. — который, по-видимому, лучший друг Ромы, так как готов разговаривать с ним ну очень долго, — с гордостью сообщил мне: «У Ромы все согласовано, у него аллергия, есть справка, и он имеет право мыться каждый день». Вот это поворот! В СИЗО куча женщин с аллергией, множество женщин с гноящимися ногами (последствия метадона) — но ни одна из них ничего не знает о существовании подобных справок. Они со скрипом добиваются справки на собственное гипоаллергенное одеяло, и то ее дают не всем. У меня в камере как-то сидела беременная женщина с аллергией, и единственный раз ее помыли дополнительно в тот день, когда она уезжала на роды. К слову, бывший начальник медчасти в личной беседе признался, что слыхом не слыхивал о том, чтобы Роме выдавали какую-то справку. Некоторые дежурные тоже не в восторге от ситуации — но говорили, что это приказ сверху, и они ничего не могут сделать.
Кроме того, что это просто плевок в душу всем женщинам, которые проживают здесь, а на воле привыкли мыться два раза в день, это еще и очень неприятная ситуация для меня лично. Вентиляционная шахта из нашей камеры выходит прямиком в душ, и там в ней проломана дыра — так что вся сырость просачивается в нашу камеру. Душ два раза в неделю — это еще куда ни шло, но, когда начались ежедневные помывки, по стене поползла плесень. Сокамерник Ромы тоже моется с ним каждый день — наверное, и у него есть справка.
Моему удивлению не было предела, когда новый начальник прекратил дискриминационные практики в этой сфере. Я благодарна за справедливое решение.
* * *
Даже в женском СИЗО женщина может почувствовать себя человеком второго сорта. Мы ощущаем это явственно каждый день на утренних и вечерних проверках, когда выходим к дежурным и рапортуем о количестве людей в камере, оглашаем наши заявления, жалобы или предложения. Иной раз нас даже не успевают дослушать: «Заходите в камеру! Заходите в камеру!» Когда дежурные открывают камеру мужчин, мужчины не рапортуют, а просто подолгу разговаривают с сотрудниками о погоде, о политике, травят байки. И только некоторые сотрудники имеют суперспособность заставить Рому зарулить обратно в камеру. За мат на женщин здесь могут наорать. Даже меня как-то водили в оперативный отдел и грозили запретить телефонные звонки на основании того, что я нецензурно выражаюсь по телефону. С мужчинами дежурные сами матерятся на проверках и весело смеются над их нецензурными шутками. Проверка мужской камеры в среднем занимает от десяти минут до получаса. Сотрудники подчас так увлечены беседой с мужчинами (или не в состоянии вовремя Рому прервать), что не замечают, как женщины включают сигнальную лампу, когда им что-то нужно.
* * *
Мне не хочется впадать в какое-то тупое мужененавистничество. Я знаю много хороших и достойных мужчин, мой лучший друг — мужчина, и мы дружим уже двадцать лет. Я знаю мужчин — отличных отцов. Мужчин, которые не изменяют своим вторым половинкам. Мужчин, которые знают, что мужчинами их делает не то, чем они отличаются от женщин. «Настоящий мужчина», как любой настоящий человек, умеет думать не только о себе, умеет брать на себя ответственность и уважает женщин, потому что не считает их хуже или ущербнее.
В нашем СИЗО тоже есть как минимум один адекватный мужчина — по слухам, бывший строитель «Крестов» (собственно, поэтому он и не может сидеть в «Крестах»). Он обращается к женщинам на «вы», не горланит, читает книги, ходит в местную церковь. Не пользуется «сказочными» привилегиями. Все говорят о нем только хорошее.
Но в основном ссылают в наше СИЗО каких-то бракованных — причем решается это не руководством «Арсеналки», а где-то «на верхах» (многие сотрудники и сами недоумевают, откуда эти мужчины берутся). На самом деле я не хотела говорить обо всем этом публично, но, наверное, это вообще единственный шанс до этих «верхов» достучаться.
Пожалуйста, перестаньте ссылать мужчин в переполненное женское СИЗО, если вы готовы уважать женщин весь год, а не только по праздникам.
Саша Скочиленко
— Кто-то говорит, что женщины так плохо сидят, потому что ссорятся друг с другом, не могут объединяться и «сами дуры виноваты». Это не так. Женщины намного уязвимее в российской пенитенциарной системе. Во-первых, потому, что их меньше (женщины совершают в разы меньше преступлений, особенно насильственных) и они не могут объединиться и отстоять свои потребности или «качать» (то есть ставить на место) администрацию (сплошняком состоящую из мужчин). Во-вторых, потому, что они меньше зарабатывают (платят им меньше) и не могут так мощно вливать деньги в тюрьму, как это делают авторитеты на зонах. Ни за кем из этих женщин не стоят «братки» на воле — у мужчин, как правило, больше связей в мире силовиков или криминала.
Так что все, что остается, — это бороться за свои права законными способами или терпеть, потому что такова «женская доля».
Что еще почитать:
- Саша Скочиленко на свободе! Мы счастливы написать это — и дополнить ее историю
- «Я не могу от этого чувства голода». Что происходит в заключении с 18-летним Егором Балазейкиным, чью инвалидность суд проигнорировал
