К годовщине победы в Великой Отечественной войне совместно с видеоархивом «Блокада.Голоса» «Бумага» публикует монологи ленинградцев, живших и работавших в городе во время осады.
Как под Ленинградом рыли траншеи среди заминированных полей, как один за одним умирали все близкие, которых хоронили в братских могилах, и как весной город очищали от сугробов и не переживших зиму ленинградцев — в воспоминаниях Елены Дмитриевны Ивановой, участницы оборонных работ, которой к началу блокады было 19 лет.
— Перед началом войны папу отправили в санаторий. В воскресенье, 22 июня, мама поехала к нему. А мы с подружкой пошли по магазинам. Идем, ничего не знаем. У репродуктора народ стоит.
— Скажите, а о чем говорили?
— Ой, вы знаете, я только подошла, тоже не знаю…
Обошли мы Апраксин, «Гостинку», в Пассаже побывали. Я говорю:
— Туфельки себе так и не купила. Зайдем еще во Фрунзенский универмаг.
Зашли в универмаг. И вдруг слышим — объявляют: «Внимание, внимание»…
Мы только в шесть часов вечера узнали, что началась война.
В сентябре месяце приходит тетя Нюра, дворник.
— Репина, вам повестка.
— Дежурить?
Я думала, что из штаба ПВО.
Она говорит:
— Нет, хуже.
— На окопы?
— Да. Распишитесь.
— А кому, маме или мне? Инициалов-то нет.
— Да любая пусть едет!
Мама, когда вернулась домой, сказала так:
— Дочка, ты молодая, у тебя семьи нет. А у меня еще маленькие дети. Если ты и погибнешь — ты одна, а я погибну — дети останутся.
И я поехала.
Работали мы между Купчино и Шушарами. Рыли траншеи и противотанковые рвы. А на полях вокруг картофель не убран и капуста, огромные кочаны. Но нас строго-настрого предупредили: к полям не подходить, всё заминировано.
Один раз вернулись с обеда, только взяли лопаты — приказ: бросать инструмент, наступление идет. Мы — бегом. Поезд за нами только вечером приходил. Так что мы до города бежали километров пятнадцать.
Бежим, а у обочины машина стоит, в кузове открытом — носилки. На них молодой мужчина и женщина. Мужчина сидит понуро, голову опустил. Возле него ноги лежат. А женщина горько плачет — возле нее тоже ноги. Они бежали где-то вдоль этих полей и на свою мину наскочили.
1 декабря у нас еще свет был, и вода была. Баня была в последний раз, и свет — в последний раз.
Папа собирается в баню, велит маме:
— Собери детям белье.
Мама собрала, а маленький брат заплакал:
— Папа, я не могу идти, не пойду.
— Ладно, я его дома помою, — говорит мама. — Идите с Володей.
Они ушли. Мама на кухню отправилась, а брат оставался в комнате за столом, положил голову на ручки, сидел-сидел — и упал.
Я зову:
— Мама! Витя упал.
Она приходит, посмотрела:
— Так он, — говорит, — умер.
Чтобы похоронить его, папа гробик сделал сам. У нас дубовый шкаф был старинный. Затем папа взял у ребят лыжи, прибил к ним лист фанеры — и мы с Володей повезли. Везем по Обводному каналу, а Володя плачет:
— Лена, я ведь не могу идти-то, не могу совсем.
— Вовочка, милый, надо же Витечку похоронить.
— Да? Вот Вовочка-то Витечку — вези! А Вовочка умрет, кто Вовочку-то повезет?
На Волковском кладбище народу полно, мы в очередь встали. Когда очередь подошла, Витю оформили и из гроба вытряхнули. Гроб сразу — в печку, которая у них там топилась, а Витю — в общую могилу. 18 человек там было.
Потом мама… Она так исхудала, что как-то пожаловалась:
— Сидеть не могу совсем. Костям больно, лучше лягу пойду.
Легла и говорит:
— Дайте хоть корочку хлебца! Как я хочу есть.
Глаза закрыла и умерла.
Завернули мы ее в одеяло и тоже повезли. А могилы уже не такие, как были, когда Витю хоронили. Тут, знаете, экскаватором…
И вот один мужчина берет маму за голову, другой — за ноги, раскачали — и бросили. Так и хоронили. До этого у меня слез не было, я не плакала. Но когда вот так швырнули, из меня слезы просто градом посыпались.
Володю папа решил отвезти в больницу Пастера на 10-й Красноармейской. Посадили мы его на саночки, привезли, а нас не приняли. Решили ехать в больницу Коняшина. А она аж за Московскими воротами.
Едем, Володя плачет:
— Куда вы меня везете? Дайте мне хоть умереть спокойно.
Привезли мы его, в приемном покое полно народу. А папа видит, что Володя не жилец, и велит мне:
— Дочка, бери саночки, иди домой. Далеко ведь.
Я и пошла, а он возвращается вечером.
— Папа, ну как?
— Его положили в палату.
А фактически я ушла — и он тут же умер. В приемном покое. Его хоронила больница.
3 января я пошла в булочную за хлебом. Прихожу — папы дома нет, на столе записка: «Лена, я попросил дворника, чтобы он отвез меня в больницу».
На другой день прихожу к нему в палату:
— Папа, ты меня совсем одну оставил.
А он:
— Дочка, ты замучилась с покойниками. Мне не выжить, я уже чувствую.
Через десять дней он там, в больнице, и умер. Перед этим я его навещала. Как раз принесли обед — две ложки манной каши.
Он мне:
— Дочка, ешь.
— Папа, это же тебе принесли.
— Ешь-ешь, тебе далеко до дома идти. И стакан сладкого чая выпей.
Свой обед он мне отдал.
У нас было цинковое ведро. Папа вырезал в нем дыру, мы поставили его на кирпичи, приспособили самоварную трубу и стали топить. А воды ведь не было, белье пачкалось — а не постирать. Так что я его носила и сжигала. Сначала свое, потом мамино всё переносила, папино стала носить. И Володино. Витя-то маленький был, Володя побольше. А когда белье кончилось — чем топить?
Надо сказать, что папа наш был членом партии. Им полагалось выписывать собрания сочинений. У нас было 32 тома Ленина и 12 томов Сталина. Ленина мне жалко было жечь, а Сталина, грешна, сожгла все 12 томов. Уж молчала, конечно, посадят ведь за такое дело!
В марте месяце Жданов обращается ко всему городу с призывом: мол, дорогие ленинградцы, город наш в опасности, не было бы у нас эпидемии. Ведь знаете, как бывало: иду я как-то в булочную, и мужчина рядом идет, вдруг упал — и всё. Ему уже не подняться. Если я буду его поднимать, то и сама упаду. Вот так… Потом выпадает снег, и там, где лежал человек, появляется бугорок.
А в марте, чтобы не было эпидемий, мы весь город убрали. От снега очистили. И от покойников.
«Люди ходили собирать горько-сладкую землю с расплавленным сахаром»: шесть историй ленинградцев, переживших блокаду
paperpaper.ru
К годовщине победы в Великой Отечественной войне совместно с видеоархивом «Блокада.Голоса» «Бумага» публикует монологи ленинградцев, живших и работавших в городе во время осады.
Воспоминания жителей блокадного Ленинграда хранятся в видеоархиве «Блокада.Голоса»
